Аннемари Кремер в опере Рихарда Штрауса «Саломея». Москва, «Новая опера», «Крещенский фестиваль», 2014 г.
Рихард Штраус
Что есть музыка? В сущности – модулированная акустическая волна и только. Но вот удержаться на ее гребне удается далеко не каждому. Особенно, если появляется оперный режиссер и мешает покорить эту волну, топит исполнителя, вешая ему на ноги гири своих фантазий. Тогда как нужно всего лишь услышать. И не то чтобы понять, а настроить себя на резонанс. Получается в этом случае, как правило, хорошо.
Как, например, давеча в «Новой опере».
Аннемари Кремер. Сопрано из Нидерландов. Мне до 23 января 2014 г. неизвестная.
«Саломея». Опера Рихарда Штрауса. Мне до 23 января 2014 г. неизвестная. Даже если помнить, что знаю я это произведение почти наизусть.
О чем оно?
О знаменитом «Танце семи покрывал», исполненном для Ирода его падчерицей Саломеей. О непомерной плате, которую потребовала жестокая девочка за свой стриптиз. О честной главе Иоанна Крестителя. И о безумии, любовном безумии, в которое погружается Саломея в своей страсти.
Саломея Уайльда не зла, но бессердечна. Саломея Штрауса не жестока, но капризна. Саломея Кремер не грешна, но больна, и эта болезнь – обретение сердца.
Мир предельной святости сталкивается с миром запредельного эгоизма. Ессейский дух пророка Иоканаана вступает в бой с языческой мощью Ирода и его падчерицы. Эти двое не любят иудеев, они – ничуть не единобожники. Они во власти не то римских племенных богов, не то иранского Митры, ставшего популярным в Империи накануне Пришествие Христова. Они погибают, и их погибель предопределена не столько тем, что следом за Иоканааном идет бóльший, нежели он, сколько самой разыгравшейся во дворце Ирода мистерией. Мистерией любви, помноженной на мистерию солнца со всеми ее богами. Как бы они ни звались: Гелиос, Митра, Аполлон, они одинаково безжалостны к своим адептам, они жгут. В их пламени сгорает человек, но от их огня рождаются и свет, и любовь.
Оскар Уайльд заставил Саломею полюбить Иоанна, а Рихард Штраус вызвал из небытия дионисийской ночи солнце. Не солнце мертвых, но солнце живых, сжигающее страсти, а не само горящее страстью. Кажется, поэт кричит, что Бог есть любовь, а композитор пророчески одевает Саломею в жар и лучи, зная, что следом за нею придет Дева, облаченная в солнце.
Капризная Саломея Аннемари Кремер впадает в безумие, чтобы выйти из него, сгорев дотла в огне Аполлона. Иными словами, мир должен был дойти до дна дионисийского мрака, чтобы обратить его в свет. И увидеть огонь, и сгореть в нем.
Такова, вкратце, «Саломея», какой я увидел ее 23 января.
Что изменилось, почему именно сейчас, а не ранее?
Не знаю.
Думаю, из-за живого концертного исполнения, наложенного на множество видео- а аудио- «принтов».
В прошлый раз я слушал «Саломею» в «Новой», когда приезжала Синтия Макриз. Следующее исполнение пропустил – дела не позволили, а после опера долго не шла. Года два, если не ошибаюсь. Поэтому в этом сезоне я был просто обязан отменить все, но пойти и послушать музыку любимого Рихарда Штрауса вне зависимости от того, кто будет петь заглавную партию.
И отменил.
И пошел.
Настраиваться долго не пришлось. Хотя непривычное было. Начиная с исполнительницы. Да, Аннемари Кремер – миниатюрная, красивая, как и подобает юной дочери Иродиады, однако мне, привыкшему к потрясающей Наде Михаэль, было поначалу сложно принять относительное спокойствие вышедшей на сцену певицы в трактовке роли. Впрочем, убедить меня Кремер смогла. Более того, в чем-то мне ее исполнение открыло как пьесу Уайльда, так и музыку Штрауса. И свою роль сыграло здесь, как я уже сказал, но не поленюсь повторить, концертное исполнение.
Конечно, сверхэмоциональная Надя Михаэль в спектакле МакВикара, поставленном на сцене Ковент-Гарден, потрясает даже в записи, но вот какая штука: эта моя самая любимая певица раз за разом оказывается заложницей режиссера, где бы ни пела. Будь то Медея Керубини в брюссельском спектакле Кшиштофа Варликовского или Леди Макбет Джузеппе Верди в баварской постановке Мартина Кушея – всюду Надя Михаэль воплощает волю постановщика со всей силой своего выдающегося артистического таланта и темперамента. Так же играет она и Саломею Дэвида МакВикара в Лондоне, но вот беда: это не Саломея Рихарда Штрауса, как стало ясно после знакомства с Саломеей Аннемари Кремер.
Да, эти две Саломеи не чужие друг другу, но все же диктат режиссера излишне давит на Надю Михаэль, женщину, безусловно, сильную, спортивную, античного духа и античной же красоты, находящуюся в прекрасной физической форме. Да так давит, что, пожалуй, хрупкие плечи Аннемари Кремер не вынесли бы подобного груза – и слава Богу! В результате она доверилась дирижеру, который без режиссера был обязан следовать только музыке.
Что и было проделано в «Новой опере» 23 января 2014 г. И дирижером Евгением Самойловым, и за ним – сопрано из Королевства Нидерландского.
Чем отличается данное исполнение от того, которое я числю в любимых?
Сравним.
Надя Михаэль в постановке МакВикара – менада, она одержима дионисийским безумием, ее удел – ночная сторона; Аннемари Кремер в концертной версии Евгения Самойлова в «Новой опере» – такая же, но лишь поначалу.
Почему?
Разберем.
Кажется, Оскар Уайльд писал пьесу о любви. Обжигающей, испепеляющей, жестокой. Поэтому и Саломея Рихарда Штрауса обречена одеться в солнце. Да, она погружается в безумие, посмотрите, она же просто сумасшедшая! – но вот через нелегкую музыку нет-нет, да и прорвется нечто такое, что можно сравнить с лучом. И свет торжествует в финале: мы не только слышим солнце, мы видим его на сцене. Дионисийский бред Саломеи сменяется аполлонической ясностью, аполлонической яростью, аполлонической жестокостью.
Это не то, что делает у МакВикара Надя Михаэль, нет.
И это уже дневная сторона. И это уже иной экстаз – он с картин Уильяма Блейка и продиктован ясностью сознания, перешагнувшего темноту в душе.
Надя Михаэль остается в черном сумасшествии, продиктованном МакВикаром, Аннемари Кремер выходит в смертельную ясность конечной мысли, продиктованную музыкой Штрауса.
Финал Аннемари Кремер проводит так, что становится ясно: она или понимает, что Аполлон – дневной Дионис, или слышит музыку так, что ничего знать ей уже не нужно.
То, что и Оскар Уайльд, и Рихард Штраус были людьми, склонными к визионерским опытам, не вызывает сомнения, хотя и не находит прямых подтверждений. То, что певица в точности прошла инстинктом, а не рацио по коридору горячечного и раскалывающегося разума, чтобы самой своей игрой воплотить подготовку больного сознания к очищению его огнем, вызовет сомнение лишь у того, кто не видел ее в спектакле. Для остальных же ее работа в «Саломее» на сцене «Новой оперы» есть подтверждение моих слов.
Закономерно, что «Крещенский фестиваль» завершился оперой о Крестителе.
Оперой очень серьезной, принадлежащей мистической, а не схоластической традиции, опере опасной, как был опасен Иоанн Креститель для иудеев, как опасен он до сих пор для тех, кто не холоден и не горяч.
Аннемари Кремер в роли Саломеи не в «Новой опере»
╬♫
ПРИМЕЧАНИЯ. Впервые текст вышел здесь: http://zavtra.ru/content/view/misteriya-svyaschennogo-bezumiya/