Балет дваждырожденных

Премьера «Баядерки» в театре Станиславского и Немировича-Данченко вызвала споры, обратившись к персональной Индии каждого из нас

00-11

Картина «Тени»
© Олег ЧЕРНОУС, фото

 

На афише – красивое лицо с огромными глазами и тонкими чертами лица. Женщина в золотом наряде приглашает нас на балет «Баядерка». Кто она, эта красавица? Зачем тревожит сия царственная особа, обещающая сжечь нас в леденящем пламени своего совершенства? Не сразу, но понимаем: это – великая Наталья Макарова, вторично рожденная в разреженном воздухе больших денег и древних родов после своего расставания с СССР. Только с этих заоблачных высот можно взглянуть на Индию так, как посмотрела на нее русская балерина-ассолюта.

Москве непросто предлагать «Баядерку», если идет она не в главном театре страны, где правит свой канон, с которым вольно и невольно будут сравнивать иную версию балета. Конечно, верность хореографу не добавит ничего к нашему знанию Индии, что плохо, но зато, как требуют пуристы, не добавит ничего к священному наследию Петипа, что хорошо.

Согласиться с этим утверждением возможно лишь на 50%. Т.е. верно то, что добавлять к балету Мариуса Ивановича что-нибудь негоже, однако же фиксировать себя в той вымышленной Индии, в которой жил русский хореограф, тоже не обязательно. Главное, определить, что важнее: интрига самого балета и нравственный вопрос, поставленный в нем, или следование тому, что принято считать «каноном Петипа».

Случился под афишей спор:

— А что Солор в какой-то дикой ночнушке на свадьбу вышел?

— Да ведь это традиционный для Индии мужской свадебный наряд!

— Ну и что! Нам не нужна реальная Индия, нам нужна та Индия, которая была в голове Петипа.

Нельзя согласиться с тем, что данная точка зрения безумна или дурна. Напротив, она лишена внутреннего противоречия. Она самосогласованна. Поэтому отбросить ее нельзя, к ней необходимо прислушаться.

Итак, что требует подобная позиция? Консервации того, что принято считать «дошедшим до нас спектаклем». Обратим внимание на то, что это нельзя назвать даже реставрацией, поскольку реставрация, например, архитектурных памятников убирает все, что добавлено к объекту в процессе долгих лет его жизни, не достраивая здание до предполагаемого первоначального вида. Остаются честные руины, которым удалось дожить до наших дней. Но зато эти руины не несут ничего лишнего, ничего такого, о чем не предполагали бы строители. В рамках «реставрационных работ» мы имеем право потребовать «Индию Петипа» и ничего сверх того! Правда, оборотной стороной данного требования будет «чистка под ноль» всех позднейших вставок. Если, конечно, мы хотим, чтобы реставрация была названа корректной.

Возможно ли это для балетного спектакля? Однозначно: нет. Мы не танцуем – мы ходим не так, как во времена Петипа, а актрисы поднимают ноги год от года выше и отказываться от данной привилегии не собираются. Ну, ладно, допустим, научились мы сдерживать гимнастический порыв танцовщиц, и что? Во-первых, сам этот порыв не так уж плох, а во-вторых, что осталось достоверного от спектакля, если говорить о нем, как о целостности? Хорошо, если «пунктир», а нам нужна непрерывная линия, у нас в зале зритель, а не специалист по истории балета. Поэтому, как ни прискорбно, с «Индией Петипа» нам придется расстаться, если потребуется, поскольку это «частное расставание» лежит в русле общего процесса принципиальной невозможности все сделать, «как при бабушке».

Другой, честный, подход заключается в том, что к наследию Петипа подходят своими ногами. И говорят о хореографической редакции, не претендуя на историчность. Здесь важно одно: чтобы в главном спектакль повторил первоисточник. И тогда «Индия» в этом спектакле будет не той, что в голове Петипа, но той, что в голове у автора редакции.

В случае «Баядерки» театра Станиславского и Немировича-Данченко – в голове у Натальи Макаровой.

Не нужно ломать копья вокруг той версии балета, что предложил нам «Стасик». Этой редакции много лет: только я видел дважды по ТВ ее исполнение балетом Teatro alla Scalaсо Светланой Захаровой в роли Никии (канал Mezzo). А ведь есть еще и «эти ваши интернеты»! И если что вызвало некоторый неуют у меня лично при нахождении в зале, то только непривычная оркестровка, что осталось незамеченным при телевизионных просмотрах. Впрочем, второе посещение балета сняло это «аудионеудобство» и позволило сконцентрироваться на визуальной составляющей спектакля. Которая оказалась восхитительной и соответствующей той арийской Индии дваждырожденных, о которой мы вспоминаем всегда, когда говорим о мудрости (варна брахманов) и доблести (варна кшатриев).

В центре конфликта «Индийского лубка» находится нешуточная метафизическая и нетривиальная социальная проблемы. Вторая проще, поэтому есть смысл начать с нее. Тем более что ее выражение подчеркнуто цветовой символикой сценографии. Итак, мы имеем воинов-кшатриев с одной стороны: Солора, раджу и его дочь Гамзатти, и жрецов-брахманов с другой стороны: собственно, верховного жреца неведомого нам (признаем это легко) божества и храмовой танцовщицы, девадаси, Никии.

Кастовое индийское общество – штука жесткая, поэтому разобраться с фигурой Никии имеет смысл. К какой из варн она принадлежит? Является ли она «дваждырожденной», т.е. рождена ли в цвете брахманов, кшатриев или вайшьев? Или относится к шудрам? Вопросы не праздные, поскольку именно от ответа на них зависит характер отношений между нею и Гамзатти.

Одной из центральных для сюжета сцен является диалог княжны с танцовщицей. Как ведут себя противники? Во что одеты? Цвета Гамзатти – кшатрийские: золотой и красный всегда. Цвета Никии – белый и, в данной сцене, синий. Белый цвет – цвет брахманов, а синий? Синий – цвет шудр, т.е. не париев, но не дваждырожденных. Однако и восьмая аватара Вишну – Кришна – имеет темно-синий цвет кожи. Нужно добавить, что время Кришны – двапара-юга, «бронзовый век» европейской традиции, вовсе не «золотой». Значит? Значит, сейчас мы живем в кали-юге и Никия может спокойно относиться к любой из четырех варн, включая шудр. Но последний случай интересен мало. Почему? Во-первых, первоначально в девадаси могли попасть только девочки из высших варн. В-вторых, какой конфликт может быть между принцессой Гамзатти и баядеркой Никией, если последняя не из брахманов или не из кшатриев? А конфликт есть. И тут уж нужно решать, пугается Гамзатти, когда на нее бросается с Ножом Никия, или же удивляется. Это важно. Ибо предполагает разные спектакли.

Конечно, наложение периодов махаюги на историю – штука условная, но то ли еще может произойти в отдельно взятой голове?

Социальная проблема рассмотрена. Если Никия – шудра, то ни о каком союзе с Солором речи быть не может. А если она из кшатрийского сословия (с боевым ножом обращается ловко!), то возникает метафизический конфликт.

Солор клянется в верности в том самом храме, в котором служит девадаси Никия. В миру ему легко уйти от ответственности: нет никаких оснований для отказа от брака с Гамзатти и никаких показаний к союзу с Никией. Все изменяется, когда в дело вступают вещества. Наркотический сон Солора переносит воина в тот мир, где сознание обретает вселенский масштаб. Там важно все. Там-то и соединяется Солор с Никией, а наяву? А наяву – ничего, но обет дан. Поэтому храм разрушается. Постройка не выдерживает напряженности между священной клятвой и не менее священной традицией, которую необходимо соблюсти.

В опийном безумии храм незыблем, а что же реальный Солор? Надо думать, становится мужем Гамзатти, но храм? Его разрушение можно объяснить землетрясением, например. Особенно, когда на дворе кали-юга.

Заметим, что мы коснулись только символики цветов в спектакле Натальи Макаровой, а ведь можно говорить и об одежде, которая тоже удивительным образом совпадает с тем, что мы видим, например, на индийских фото Стива Маккарри. Да что одежда! Лица. Лица артистов удивительным образом уносят нас в ту Индию благородных людей, Индию ариев, о которой мы только и говорим, когда вспоминаем об Индии Духа. Белая кожа и тонкие черты лица – этому идеалу внешности соответствуют европейцы вообще, а русские, пожалуй, в массе в наибольшей степени. Поэтому не откровением, но вспоминанием являются нам родные русобородые лица в тюрбанах на сцене. Понимаешь, что, во-первых, это мы и есть, а во-вторых, как же мы в целом красивы! А в-третьих, лучше осознаешь, насколько хороши артисты театра.

Вот здесь самое время подойти к анализу актерской игры, но я, отсмотревший все три состава, делать это не стану. Не в моих правилах сравнивать артистов. Все, что нужно, им скажут педагоги. Мы просто должны понимать, что с Натальей Сомовой в роли Никии будет один спектакль, с Анной Оль – другой. С Кристиной Шапран – третий. У каждой из девушек свое достоинство. Мне ближе всех оказалась Анна Оль – она наиболее полно воплотила ту кастовую неопределенность Никии, о которой я говорил. Поэтому и выступающая с нею в паре Оксана Кардаш выглядела в роли Гамзатти более чем убедительно, была глубина. Интересной парой со своей драматургией были Эрика Микиртичева (Гамзатти) и Наталья Сомова (Никия). Здесь Никия была не из низших каст, она была способна подавить Гамзатти, поэтому змея выглядела уместной.

Наконец, в паре Шапран (Никия) и Сомова (Гамзатти) о каком-то доминировании сложно говорить вообще, поскольку Кристина изначально и, допускаю, неосознанно выбрала легкую бестелесность образа, следующую из самой внешности девушки.

Солоры двух составов – Сергей Полунин и Семен Величко – состоятельны оба. Полунин стремителен и мягок, он – воин каждой клеткой тела, его жизнь – непрерывный танец Шивы, в спектакле – разрушающий все, к чему он прикасается. У Семена вазописный профиль времен архаики, но взгляд на танцовщика анфас дает понять, что и он имеет внешность кшатрия. Величко хорошо держится на ногах, уверен в поддержках, не выглядит беспомощным в воздухе. Короче, главные партии исполнены достойно.

К сему следует добавить кордебалет, который сотворил нечто, близкое к чуду, в картине «Тени», несколько приземленной рядом с тем, что мы привыкли видеть не только в театре на другом конце Большой Дмитровки, но и в самом «Стасике» еще недавно, когда «Тени» шли там в версии Михаила Лавровского.

Визуальное решение для многих стало непреодолимым препятствием для получения наслаждения от «Баядерки» в театре Станиславского и Немировича-Данченко. С чего-то эти многие решили, что оно неадекватно, вот только чему, не сказали. Вернее, так: сказал один про то, что его не интересует «настоящая Индия», но я с этого начал. В остальном же следует сказать, что подлинность «Индии в голове Макаровой» оказалась большей, нежели «Индии из головы Петипа». Тогда как конфликт спектакля Петипа остался нетронутым. Даже, пожалуй, Макарова сумела подать его более выпукло, очистив от лишнего. В некоторой мере, это тоже можно назвать реставрацией, но реставрацией смыслов. Что для традиции имеет куда как большее значение, чем слепое следование канону. Последнее – шаманство, а у нас европейская культура дваждырожденных, у нас балет и наука.

11-11

Никия – Наталья Сомова, Солор – Сергей Полунин
© Олег ЧЕРНОУС, фото
☼♫

ПРИМЕЧАНИЯ. На данной странице статья воспроизводится по авторскому черновику. Первая публикация текста: http://www.zavtra.ru/content/view/balet-dvazhdyirozhdyonnyih/ .