Кино и радужный закат Европы

Испанский безобразник Альмодовар и его веселый апокалипсис

000-009999

Смотрел новый фильм Педро Альмодовара, «Я очень возбужден». Или «Недолгие любовники» в оригинале. До конца досмотрел, и, хотя комедия шла трудно, под рефрен: «Я не гомофоб» – была одолена. По мере просмотра возникло два вопроса: Во-первых, для чего Альмодовар снял подобную чепуху, ведь после накала «Пепи, Люси, Бом и остальных девушек» что-то сходное по идиотизму снять трудно, а во-вторых, почему фильма называется так, как называется. Ответы сходу не нашел.

Подумав: «Утро вечера мудренее», лег спать.

Озарение пришло назавтра.

Притча о глобальном современном менеджменте – вот что это такое!

Посудите сами.

Есть экипаж – ведущие. Пилоты и бортпроводники. Кто они – Альмодовар не скрывает.

Есть пассажиры. Эконом-класса – одурманены и усыплены, так что просто не в курсе, что происходит. И бизнес-класса – те не спят и выступают как единое целое с экипажем, у которого возникли проблемы с самолетом.

Летательный аппарат не терпит крушение, он приземляется. Но не там, где нужно, а в аэропорту Ла-Манчи, который, заметим, не только находится на родине человека, пытавшегося сделать разумно-несовершенный мир совершенно неразумным, но и построен одним из пассажиров бизнес-класса сугубо для отмывки денег и является фальшивкой. В смысле, соорудил делец аэродром не для людей, а чисто для того, чтобы «бабки наварить». И вот именно туда, в мир нечистоплотного бизнеса, должен совершить вынужденную посадку самолет.

У Альмодовара случайностей не бывает!

Каждый его фильм при всеобщей зашкаливающей несерьезности – притча.

О чем он говорит в «Недолгих любовниках»? О мире, в котором мы живем. И о тех, кто нами управляет. И куда мы движемся под этим управлением. К этому нужно добавить, что ни в одном фильме Альмодовара девианты не представлены нормальными людьми. Извращенцы у него всегда и именно извращенцы. Во всем.

Ответ на первый вопрос оказался почти очевидным.

Не то было со вторым.

«Я сильно возбужден» – но почему?

Оригинальное название картины «Недолгие любовники» вселяет оптимизм, но не возбуждение. Англоязычное название, взятое для нашего проката, особой радости не доставляет, расшевелишься не сразу.

Но, ответив на первый вопрос, поняв, как устроен нынешний мир, невольно возбудишься! Радостно или тревожно – это уж кому как на роду написано…

000-0056

Альмодовар просто приоткрыл перед публикой некие тайны мироздания в его современном изводе, а прокатчик заволновался.

Вот вам и ответ на второй вопрос.

Остальное касается подпунктов. Уточняющих первый пункт исследований.

Например.

Два салона – эконом- и бизнес-класса. Они никак между собой не связаны. Но в одном самолете. Отметим.

Интересна роль ясновидящей Бруны. Она единственная, кто спокойно ходит между бизнес- и эконом-классом. Почему? Ответим.

Ясновидящая – она не столько ясновидящая, сколько существо границы. Она погружается в прошлое, но потенциально и персонифицировано несет в себе будущее. Поэтому оно ей доступно. В силу имманентности. Она уходит в мир мертвых (сон, хаос), возвращается в мир живых (бодрствование, космос), актуализируя древнюю и древнейшую мифологию. Это история умирающего и возрождающегося колоса, Бруна у Альмодовара – Персефона, центральный персонаж Элевсинских мистерий. Но не только этим исчерпывается ее роль. Она ведь еще и Пифия. Жрица храма бога, убившего змея Пифона. По некоторым параметрам она древнее Персефоны, она из мира доолимпийских божеств, из женского мифа, поэтому главное в ее поведении – женское: соитие с тем, что не имеет возможности отказать. Этапа три. Соитие с бездной. Порождение из себя. Соитие с порожденным.

И – добро пожаловать в уютное будущее!

Кстати, взгляд Альмодовара на грядущее так себе радостен: оплодотворяется Персефона в мире мертвых арабом, с ним же, согласно Альмодовару, может быть связано возрождение того мира, о котором мы привыкли говорить, как о Европе. Короче, араб и Бруна – будущее Средиземноморья. Пена, по которой идут эти двое в финале фильма, – не то, из чего рождается Афродита (хотя такая аллюзия вполне может быть в качестве дополнения), это – морские буруны, среди которых плывет Зевс, похитивший Европу. Араб.

Мудрено? Неубедительно?

Есть еще одна зацепка в пользу данной интерпретации – арабского следа. Испания уже однажды пережила пленение арабами и Реконкисту. Ничего особенного. Почему это не может повториться?

Может. И начинается все с культуры.

Один из пассажиров бизнес-класса – актер – теряет подругу: она сходит с ума. Закономерно: нормальный человек в мире тотального неразличения мужского и женского, черного и белого, европейского и азиатского, обречен на безумие. Девушку зовут Альба (Белая). Итак, белая Европа сошла с ума. По вине, повторим, одного из пассажиров бизнес-класса. Не сохранившего культуру. Охранительную и репрессивную. Страдают все, но, в первую очередь, он сам. Впоследствии ему будет отказано другой девушкой. Будущее для стареющего артиста то ли есть, то ли его нет. Т.е. одна дорога (Европа) для него уже закрыта, и другая возможна лишь вне европейской культуры. И то вряд ли. Скорее всего, другой стези для него лично не будет. Т.е. вообще никакой не останется. Обозначен, впрочем, путь, которому актер вряд ли обрадуется. Восток. Ибо не осталось и женщины, готовой понести от него. И продлить Европу. Какую-никакую культуру.

000-005

Вообще с репродуктивными функциями в самолете беда. Весь экипаж – гомосексуалисты и трансвеститы, правда, у капитана есть дети, но они – из счастливого прошлого. Молодожены из бизнес-класса озабочены лишь «веществами» и менее всего нацелены на воспроизведение традиционной для Европы модели семьи. Бизнесмен-мошенник спешит домой, куда вернулась его блудная дочь, но там – остывший пепел. Будущее проблематично даже как грамматическая категория.

Все замерло в неопределенности. Меж двух миров. При этом ситуация пересечения границы есть у всех главных действующих лиц. Они перелетают (!) из пункта А в пункт В, т.е. не только перемещаются с места на место, но и переходят границу двух стихий. Они еще недавно находились в подвешенном состоянии, но, приземлившись, из него не вышли. Они – между белой Европой и арабской Азией, и вот – все то ли разрешается, то ли продолжает пребывать в неопределенности. Все вместе – экипаж и пассажиры – суть Бруна, совокупляющаяся со спящим арабом.

Тут уж благостный и жестокий Элевсин отступает перед жесточайшим неназванным…

Возникает вопрос: а не изнасиловала ли Европа араба? Не ответит ли ей араб сторицей за причиненное зло? Если бы! В том-то и беда, что и не Европа, и не изнасиловала, и – главное – не араба! Но он все равно ответит, если позволить. Коллективным насильником может быть при желании признан экипаж и бизнес-сообщество. Но кого он «употребляет» – неясно. Коллективна ли жертва? С точки зрения социологии, да. В эконом-классе – пролетариат (по Тойнби). Единый и монолитный до неразличения. Только когда самолет садится, происходит разделение смыслов, кончается сон-смерть-хаос. Тогда пролетариат становится «внутренним» и «внешним». Внутренний не проявляет себя никак, а внешний соединяется с Бруной-Персефоной. С точки зрения культуры, жертвы нет вообще. Европа не насиловала араба – он в момент соития был еще безымянной частицей хаоса. Европа насилует себя сама. Это Средиземноморье, детка. Там «внешний пролетариат» – не иноземный захватчик, а ближайший сосед – представитель иной цивилизации, такой же, как ты – good as you. Что получится от этой связи?

000-0055

Страшно представить. Поговорим лучше о словах.

Интересны и многозначны имена в ономастиконе Альмодовара. Авиакомпания Peninsula – это не только намекающее на Пенелопу Крус сокращение Pe на крыле самолета, но и полуостров в переводе с английского. Если учесть, что вся Европа – всего лишь огромный полуостров континента, то юмор начинает горчить. Даже один Перинейский полуостров – и тот жалко. Есть название самолета – Chavela blanca. Пусть говорят, что это намек на любимых певцов Альмодовара, но у выражения есть буквальный перевод: белый цыган (скорее, конечно, белая цыганка). Неопределенность зрительского перевода в рамках гендерной обезличенности героев фильма доставляет особо. И заставляет перевести обобщенно: кочевник, которым стал белый европеец.

Идиотизм фильма таит немало загадок. Фильм не прост, а еще менее прост Педро Альмдовар – человек Средиземноморья, классической культуры. Например.

Может показаться, что мифологическая трактовка надумана, но! Для испанца (особенно, образованного!) греческая мифология – не результат учености, для него она столь же естественна, сколь для нас, русских, сказки о реке Смородине и Калиновом мосте. Аид и Персефона, Пифон и Зевс – эти имена привычны в рамках европейской культуры. Привычны и красноречивы – за каждым множество смыслов, каждый – столп, утверждающий Европу. Между прочим, одним из таких столпов является вечное возвращение, чередование хаоса и космоса, общая бессмысленность мироздания.

Поэтому любой конец для человека классической культуры – не конец. Так и Альмодовар не ставит окончательный диагноз: он оставляет всех в аэропорту, в пене, т.е. опять на границе двух (даже трех!) стихий. Вода, хтонический мир, мир мертвых, женский мир, еще присутствует, но она уже смешана с землей, с воздухом – вспенилась. Все замерло, но сейчас рванет! Физики в таких случаях говорят о точке бифуркации. Порядок снова возникает из хаоса, это повторил в ХХ веке вслед за древними греками Илья Романович Пригожин, и это лучше, чем что бы то ни было, говорит в пользу универсальности греческого мифа. Ничто не окончательно и все равнозначно – вот и оставляет Альмодовар своих героев в точке, откуда возможны разные пути. Правда, аттрактор, который сформировался в результате автокаталитической реакции (всего предыдущего поведения экипажа и пассажиров), готов устремить реакцию по единственному пути (смерть привычной Европы под арабским натиском), но Альмодовар не спешит. Ему понятна телеология христианской Европы, определяющая будущее через прошлое, но ему близка и сотериология, идея спасения христианской Европы. И он при всем древнегреческом пессимизме оставляет нам неопределенную надежду.

000-00666

Итак, «Недолгие любовники» – кто они? Экипаж (управленцы) и бизнес-элита? Они ведь сплелись в клубок свальной чувственности! Бруна с арабом? Тоже возможно. И то, и другое – оптимистично, но только если время этих пар уйдет одновременно. Тут важно, чтобы на смену любовникам-элитам-Европы не пришли на веки вечные любовники-внешние-и-внутренние-пролетарии. Хорошо бы что-то третье. А пока терпим.

Летим, брат-европеец, и важно то, что наш самолет – воплощенный хаос. В одном салоне – сон-смерть, в другом – чудовища, кентавры, химеры, т.е неразделенные сущности. Бизнес-класс космологически равен эконом-классу. Нет никакой разницы, все едино – но тогда все, что происходит в самолете, есть процесс непрерывного и бесцельного творчества, знак скорого пробуждения, и мы на пороге возникновения нового мира.

Бруна из себя и ночной бездны салона эконом-класса порождает Пифона, совокупляясь еще не с ним, но с собой. Все будущее – в ней.

Пифон будет убит Аполлоном. За ним будущего нет.

Пифия станет служить при храме Аполлона, а олимпийский бог будет подсказывать ей наше, а не арабское будущее.

Но это еще не дивный новый мир.

В новый мир переправляются обычно на ковчеге. Невнимательный зритель может сначала подумать, что Альмодовар поместил в свой полуостров-самолет каждой твари по паре. Потом он заметит, что пары какие-то однообразные, и прекратит смотреть идиотское кино. И лишь тот, кто поймет, что само понятие «пара» отменяется Альмодоваром в этом фильме тотально, почувствует изначальный ужас бытия. И обратится к источнику мудрости попроще, чем фильм Альмодовара. К текстам Хайдеггера, например.

000-000

 ☺☼

ПРИМЕЧАНИЯ. Текст впервые опубликован на сайте газеты «Завтра» (http://zavtra.ru/content/view/evropa-soshla-s-uma/), воспроизводится в авторской редакции.

07.09.2013 | Опубликовано в : Статьи | Комментарии закрыты