Ноктюрн сыгран

Премьера «Волшебной флейты» в театре «Кремлевский балет» дала понять: колонизация пространства между классическим балетом, хореодрамой и данссимфонизмом не только возможна, но и желательна, поскольку там – территория свободы в рамках заданной культуры

Игра на флейте – занятие опасное. Об этом повествует печальная судьба Марсия и позор Мидаса. И не стоит думать, что Марсий поплатился за мастерство. Тут уж, скорее, Мидас оказался пристрастным критиком и судьей, за что Аполлон и наградил его ослиными ушами: слушай музыку, а не звон монет. Короче, флейта – инструмент с историей. Брать его в руки – подумаешь еще. Поэтому когда Андрей Борисович Петров задумал перенос оперы Моцарта на танцевальную сцену, возникли вопросы. Прежде всего: «Волшебная флейта» – зонгшпиль, в работе много сухих речитативов, и каждый из них значим для понимания произведения. Т.е. опера сочинялась не только ради красивой музыки – Моцарт хотел сказать нам нечто важное, и ему удалось это. Эрго: не меньше должен был сделать Петров.

Удалось ли? Посмотрим.

О чем писал текст Шиканедер, и о чем сочинял музыку Моцарт?

Не менее чем о мироздании, включая момент зарождения вселенной, хотя не всем это бывает понятно. Однако без понимания этой сверхзадачи не стоит даже приступать к просмотру и прослушиванию «Волшебной флейты». Будь музыка в ней самоценна, Моцарт использовал бы ее по-иному, добавив к бесконечному списку своих симфоний еще одну. Не стал.

Он предпочел дать нам космогонию и космологию масона. А, как известно, сколько масонов, столько и масонств, ибо предельный синкретизм данного оккультного увлечения позволяет интегрировать в свой состав все. От дзен-буддизма до искусства управлять мотоциклом. Специалистов по масонству нет в природе и быть не может, поскольку оккультно-мистическая программа этой гуманистической доктрины способна поглотить все. «Мемфис-Мицраим»? Отчего нет? Наследие тамплиеров? С удовольствием! Фанатов «Спартака»? Читайте Адама Вейсгаупта! И да пребудет с вами Лев Троцкий. Вот эту всеядность при стройной архитектуре вселенной Петрову донести удалось.

Космогония – параманихейство. Космология – крайний дуализм. Путь преодоления разделенности – гнозис и достижение полноты в знании, но вместе с тем и освобождение из оков тьмы. Радикальным разрывом, если что. Путешествие со стороны ночи на сторону дня. А то и вовсе – жизнь на линии терминатора. Еще из масонского вивария – присутствие демиурга и экзотической биосимволики. О геометрии умолчим – циркуль работает вовсю. В общем, доктрина получается крайне противоречивая, но на том стоит оккультизм: traditia perennis, дескать, и ничто тут не попишешь. Все в одном. Воплотить это и в опере бывает нелегко, а уж в танце и вовсе проблематично. Попытки были. Даже в Москве на балетной афише появлялось название «Волшебная флейта», но кто сейчас об этом вспомнит? Да и музыка там была не Моцарта. Беда, одним словом.

Не хотелось бы перегружать свой текст посторонними фактами, но без обращения к либретто оперы не обойтись. Признано, что «Волшебная флейта» есть произведение масонское в том смысле, что в нем нашел отражение специфический космос тайных учений. Традиция же говорит, что достойно внимания лишь то, в чем отражен весь мир вместе с моментом своего возникновения. И в этом как «Флейта» Моцарта, так и ее переложение для танца Петровым весьма преуспели.

Папагена – Алиса Асланова,
Папагено – Кирилл Ермоленко

Что мы видим в опере? Прежде всего, симметрию в организации пространства. Три девушки со стороны ночи, три юноши со стороны дня. «Ночная» пара Памина – Папагено (а они оба появляются еще в начале пути Тамино – Памина на портрете, Папагено – въяве) против «дневной» Папагена – Моностатос. Ну, и Царица Ночи против мага Зарастро. А между ними – принц Тамино, который ищет мудрость, преодолевая как женское, так и мужское, как правое, так и левое, как светлое, так и темное. В трех дамах угадывается богиня ночных кошмаров Геката, дневная троица поддается определению менее однозначно, но демонология всегда более развита и красочна, чем ангелология. Геката невыносима, но Петрову удается сообщить нам липким страхом внушения нечто более важное: это еще не предел, за Гекатой – иные боги. Путешествие на край ночи продолжается вплоть до ужасов поздних прозрений Лавкрафта. На флейтах играют слепцы Азатота; бурлит в отвратительном танце ползучий хаос Ньярлатотеп; ворочается, пробуждаясь, сам мертвый Ктулху. Жуть. Да еще и флейта, которая, как мы увидели, весьма непроста. Повсюду, и греческая мифология тоже нашла для нее специальное место, отнеся к дионисийскому инструментарию. Теперь внимание: флейту вручают Тамино силы ночи и отправляют с нею в царство Аполлона. Если учесть, что за игру именно на этом инструменте Аполлон содрал кожу с Марсия, то приключение Тамино предстоит непростое. Но именно флейта выводит его к вершинам истинного знания. Т.е. уже в самой фабуле заложен глубочайший дуализм. Значит, постановщик спектакля должен постоянно подчеркивать неоднозначность положения света и тьмы здесь и сейчас. И привести зрителя к убеждению, что наше мутное настоящее – всего лишь ненужное и плохое прошлое, а хорошее будущее – за ясным настоящим и ослепляющим отделением света от тьмы. В целом, постановщик с задачей справился. Т.е. свет и тьма в спектакле Петрова и сосуществуют, и отталкиваются. И прежде всего это видно в цветовом решении.

Сторона ночи: синие и темно-синие тона. Храм знаний – золото, киноварь, лазурь; зелень для Папагено и Папагены. Бледный перламутр для трех юношей, и лишь Тамино лишен цвета – он в белом, т.е. отмечен не цветом, но светом, при этом зеленые элементы костюма говорят об изначальной принадлежности принца силам дня.

С чего начинается опера? В неравной борьбе со змеем Тамино теряет сознание. И здесь им, вполне беззащитным, пытаются овладеть силы ночи. Которые, кстати, спасают его от змея. Но позвольте! Змей – орфический символ мудрости и знаний, спасение от него с точки зрения масона – зло. Правда, вот незадача: Тамино еще не готов к получению мудрости. Поэтому на данном этапе освобождения от змея – добро. Далее выясняется, что визит к змею всего лишь отложен, и принцу предстоит долгий путь и инициация в конце. Его отправляют за дочерью Царицы Ночи, похищенной волшебником Зарастро, за частицей дня, освобожденной магом из оков тьмы. Спутником Тамино оказывается Папагено, которому нужно не столько знание, сколько счастье. Каждый по-своему, оба идут к свету. Путем обретения себя – Тамино. Путем восхождения – Папагено, навстречу которому выдвигается Моностатос. Его путь – нисхождение. Из царства дня он погружается во тьму. Символика проста. Тамино – пневматик. Он изначально предназначен для света, но заслужить его должен в испытании. Папагено – психик, человек, способный к добру, но живущий душевными и телесными переживаниями. Недаром ему нужна не только «подружка и кружка» – душевных движений он тоже не чужд. Моностатос – гилик. Это приговор. Поступают персонажи именно так, как предписано им гностическим учением, разделившим людей на три указанные категории.

Как решены танцы этих троих? Если в опере принц – традиционно героический тенор, а Папагено – «бытовой» баритон, то Моностатос – пародийный, зеркальный тенор Тамино. Царица Ночи – колоратурное сопрано, Зарастро – бас. Антиподы. Памина и Папагено – высокие сопрано. Андрей Борисович Петров, в полном соответствии с духом оперы, наделяет Тамино классическим движением и условной пантомимой. Папагено обходится пантомимой бытовой, весь его танец носит демихарактерные черты. Моностатос и вовсе клоун. Царица Ночи классична и остра вплоть до растопыренных пальцев, ее движения резки, как резок бывает вокал в колоратурах ее арий. Заметим, что Александра Тимофеева блестяще справилась с демонстрацией зловещего обаяния Царицы Ночи. Памина классична и плавна. В целом, это соответствует ее вокальному аналогу. Ирина Аблицова более чем убедительна в роли жертвы обстоятельств. Зарастро не танцует, но царственности не пристали лишние движения. Как фиоритуры басу.

Царица ночи – Александра Тимофеева

Что еще нужно? Ах да, многие говорят о недостаточной хореографической изощренности персонажей. Да, но и это, простите, Моцарт. Который писал свои произведения в то время, когда понятие индивидуальности отсутствовало в принципе (забвение этого ставит в тупик всех постановщиков «Флейты»), т.е. он выводил на сцену не индивиды, а типы. Даже символы. Петров, «утопив» повествование в стихию детских сказок, решил проблему уходом от того «драмбалета», который стремится к достоверности. Как и подобает рассказу, предназначенному для детей, спектакль прост, в нем много повторений, поскольку дети не любят новое, но «Флейта» Петрова содержит и скрытое знание. Как, в общем-то, и подобает мифу. Который слушают все, но услышать способны немногие, и то лишь в момент инициации, когда сознание инициируемого путем применения тех или иных «технических средств обучения» приводят в измененное состояние, и миф уже прямо переживается им. Простота и внешняя ясность, крен в сторону смысла от формы – вот способ существования мифа в инициатических практиках.

Немногие помнят, зачем отправилась Памина к Зарастро вторично, уже после возвращения к матери. Напомню. Ей нужно забрать солнечный талисман, который был подарен магу ее покойным отцом. Эта древняя связь – инь и ян китайской традиции. Поэтому не удивляет появление дракона (а не змея) в царстве ночи: дракон – добрый знак. Кстати, в царстве дня Петров уравновесил его тигром – символом зла.

Имеем: изначальный хаос, принципиальный дуализм мира. Стремимся к разделению в его завершении. Манихеи говорят об освобождении частиц света из оков тьмы. Солнечный талисман и сама Памина вырваны из мрака. Осталось опустить туда Моностатоса и отрубить эту часть мироздания, сконструированного неумелым демиургом, бездарным архитектором.

Масонскую фигуру конструктора вселенной играет внешне безобидная и стандартная ситуация спектакля в спектакле. Но это не только ироническое осмысление Моцарта, это – часть масонской доктрины.

Итак, мы имеем в балете все, что есть у Моцарта. Кроме вокала, конечно. Это, друзья мои, называется удачей. Не борьба личностей в драме и не классический балет о совершенстве мироздания и благородстве его хозяев, а именно игривая зарисовка о масонской интеллектуальной всеядности и построенном на ее основе мире – вот что такое балет Петрова «Волшебная флейта». Буффонада, подкрепленная великой музыкой с одной стороны и выразительным зрелищем с другой. Перед нами раскрывается не идеальный, но геометричный мир, строго доводящийся до совершенства глупыми мудрецами, которыми управляют насмешливые боги. Через своих слуг, что, знаете ли, еще смешнее. У богов – свои счеты, старые. Милые бранятся – только тешатся. Какое им – ведомым и неведомым богам – дело до нас? Однако Петров предложил нам мистерию, участвовать в которой мы можем ровно в той степени, в какой готовы вникнуть в смысл рассказа. Мало? Sapienti sat.

Зарастро – Михаил Евгенов,
Моностатос – Егор Мотузов,
Тамино – Михаил Мартынюк

В сценографии балета нет египетских пирамид, хотя все мы помним, что действие происходит в стране Кем – в Египте. Есть египетский мотив в костюмах дневного мира, но где великие гробницы? Рядом, наверное, да, но мы их не видим. Зато во множестве показывают нам те пирамиды, с которым связаны имена Уицилопотчли, Тескатлипоки и Пернатого Змея Кетцалькоатля. А что? Все едино – все части одной вечной традиции. Началась которая у египетских пирамид, а завершилась в павильонах ВДНХ.

Именно этот грандиозный памятник СССР предстает перед зрителем в картинах храма знаний. Тяжелое плодородие, снопы жита, невыносимое счастье. Женский мир Деметры в мужском мире Аполлона. Персефона освобожденная. Большая прозорливость постановщика сделала возможным храм Зарастро превратить в самое совершенное масонское творение: территорию выставки достижений народного хозяйства. Как удалось и показать одним этим штрихом крах всей масонской доктрины. Да, Зарастро отверг тьму, мир стал чистым и светлым, только вот игра на флейте в подобных концертных залах повторяться не будет. Проект закрыт. На кульманах новые чертежи, но конструкторское бюро переведено на хозрасчет. Инструмент по имени флейта остался для домашнего музицирования. Радоваться бы, а отчего-то знобит.

Свободны все.

Добро пожаловать в реальность. Безнадежную, недобрую, но зато яркую и веселую! Как ярок, весел и несерьезен балет Андрея Петрова «Волшебная флейта». Который о чем-то рассказывает, а что-то внушает помимо разума, изменяя наше сознание, заставляя нас пережить священный ужас в самой обыденной ситуации. «Посмотри в глаза чудовищ, – как бы говорит нам Петров, – если, конечно, ты не слеп».

А если слеп, то возьми флейту и играй в оркестре Азатота. И береги себя.

ПРИМЕЧАНИЯ. Первоначально статья напечатана здесь: http://zavtra.ru/content/view/noktyurn-syigran/