Выставка Альбрехта Дюрера в музее «Альбертина», Вена
Октябрь-2019, Вена: то, чтó нельзя пропустить
Событие
Уникальную графику Дюрера доводится видеть нечасто. Обыкновенно нам предлагают копии – подлинники берегут от света: фотохимические процессы старят бумагу, нестойкий материал рисунка осыпается. Поэтому графические факсимиле художника в Вене – это все, чем можно удовлетвориться в будни. Праздник наступает, когда из запасников появляются оригиналы работ, и это событие может обрадовать не каждое поколение. Нам повезло.
Чем важен факт знакомства с подлинными работами мастера? Немногим, но только в таком случае мы касаемся художника лично, буквально держим его за руку, которая была не всегда тверда, и это осталось в рисунке. В нажиме на карандаш, в направлении штриха, в правках. Гравюра даст технологическую безупречность, светокопия уничтожит автора. А в случае Дюрера смерть автора – истинная трагедия европейской культуры.
Контекст первый
Если откинуть бездумный прогрессизм, станет ясно: наша культура основана на древности больше, чем на модерне, да и самый модерн покоится на фундаменте не релятивизма, но строго определенных иудеохристианских ценностей. Для того чтобы разобраться в данном вопросе, начнем с Дюрера и углубимся в историю постольку, поскольку нам это будет нужно.
Выставленные в Вене работы, а в основном, это уникальная графика, созданы немецким мастером около 1500 года. Что это за время? Пройдет сто лет и на Кампо деи Фиори зажжется костер – Рим расстанется не только с Джордано Бруно, но и со сном разума. Вопреки расхожему мнению, победит не мракобесие – Церковь утвердит здравый смысл, противопоставит оккультизму Бруно ratio зарождающегося научного метода. Декарт обеспечит наше будущее.
А пока… на Аппенинах республики уживаются с деспотиями; там творит Леонардо – постольку же инженер, поскольку художник; совсем скоро познакомит мир со своими тезисами Мартин Лютер; мрачный бред Иеронимуса Босха, порожденный спорыньей сырых и холодных Нидерландов, сменится рациональным и бодрым эрготизмом Брейгеля. Впереди религиозные войны, из которых Европа выйдет не только разумной, но и свободной. Свободной в интеллектуальном отношении – Реформация отстоит право на мистицизм, на индивидуальные видения, это не повредит разуму, но поможет чувству собственного достоинства.
Европа – это гуманизм и христианство. Опасно думать, опираясь на contemporary art, что ум перестал быть преимуществом в конкурентной борьбе, что в поединке идей победа осталась за откровениями и экстазами. Релятивизм всего лишь допускается гуманностью христианства. Пока не придет Ангел Жатвы. Сейчас у нас рационализм и технологии. Христианство не потворствует визионерам, оно их лишь терпит.
Христианство гуманистично: не для того Бог стал человеком, чтобы отказать человеку в праве стать Богом. Христианство отвергло человеческое жертвоприношение архаичных культов, ему чужда заместительная жертва иудаизма. Мы постоянно спорим с последним, как выросший сын спорит с отцом, но на единство с иудеями обречены. Однако шумеро-аккадская древность точно не про нас. Мы – удачливые захватчики: у нас в трофеях сокровища Рима, Греции и даже Древнего Египта; мы убеждены в превосходстве нашей культуры – иначе почему мы и в цивилизационном соревновании первые?
Все просто: бескровная жертва плюс ментальное трезвение, помноженные на свободу.
Гуманизм чинквеченто обернулся персонализмом Дюрера, осмелившегося стать чем-то большим, чем безымянный ремесленник: вселенная начинала мниться как механизм, подверженный не только порче, но и покорный починке, эрго, требующий Мастера. Таким мастером становился в своем творчестве отныне каждый художник – Творец своей действительности. Пусть подражательной, но… Господь вочеловечился, чтобы… и дальше по тексту.
Короче: Альбрехт Дюрер вот уже пятьсот лет дает нам образец актора Западной культуры в том виде, в каком хотел бы видеть его Константин Леонтьев, с презрением писавший о современном ему «среднем европейце». Правда, апологетом Порты сам Леонтьев был только в силу того, что оставался вечным, хрестоматийным даже, европейцем. Как и мы, русские, en masse.
Контекст второй
Одна лишь подражательность Творцу не была достаточной для Европы – в силу своих особенностей, наша культура оставляла протестантский мистицизм в качестве творческой силы. Свобода воли – вот что сделало христианский мир доминирующим на планете. Свобода, скептицизм, рациональность – вот три кита, на которые европеец поставил бы Землю, когда бы не знал о гелиоцентрической системе Коперника.
Современен ли Дюрер? Как посмотреть.
Чем занимался художник? Он рисовал новостройки, как сказали бы сейчас, работал на мэрию в проекте реновации городской среды. Он делал печатную графику, следовательно, не был чужд тиражности и выплат роялтиз, появись они тогда. Он рисовал агитки для любых целей заказчика – мирского господина – и получал неплохой гонорар. И он был крайне, хотя и рационально, религиозен. Все это можно подтвердить венской подборкой работ Дюрера. Виртуозно исполненные картинки для зоологических и анатомических атласов – вот чем могли бы стать его кролики и руки, сложенные в молитве. Дюрер современен – он коммерчески успешен, его имя соответствует самому культурному проекту зарождающегося рационализма. Серия Страстей Господних – величайший и трогательнейший комикс Истории. Дюрер не боится быть верным, оставаясь свободным. Он смиренно и гордо несет свое имя, он соработник Господа в деле повседневного сотворения мира. Вечное становление – вот наша Европа.
Следование здравому смыслу, однако, оказывается тем, что делает Дюрера несовременным в наши дни. Впрочем, подкоп под ratio – тоже давняя европейская забава, спорт мистических откровений. Убери индивидуализм восприятия, наша победительность выхолощется. Убери свободу, и мы падем под ударами еще большей несвободы. Наши радикальные творцы – они наши. Они – часть цветущей сложности системы. Художники-революционеры, мыслители-революционеры в равной степени охотно устремляются в релятивизм, делая его передним краем борьбы современной философии с обывательским представлением о должном. Ну, или хотя бы продавая имитацию эстетической и интеллектуальной бескомпромиссности за хорошие деньги.
Значение
В недрах нашей культуры зреет безумно-рациональный запрос: не допускайте потепления планеты. Кажется, кто-то кричит прямо в уши: лишь холод, дождь и болезни ржи позволят Европе вернуть галлюциногенный рай индивидуальных переживаний. Остановите выброс углекислоты, да как вы смеете! Вы подводите нас. Нужна свобода магии: выпей меня – дверца откроется. Христианство слишком сложно, слишком требовательно взывает к творческому началу человека. Нет формул, но есть уверенность: раз мир создан соразмерным человеку, он познаваем, а человек способен соответствовать высоким моральным требованиям Нового Завета. Нет коммерции. Есть вечное творчество. И свобода. Мы христиане. Слишком холодны или слишком горячи. Все перепуталось, и мы готовы допустить то, чего нет.
Мы все уже проходили, Грета.
Твоя глупость, человек, может тормозить жизнь, но наличие безумия делает бытие терпким и красочным без веществ. Мы все равно победим, поскольку о проигрыше не помышляем. Мы не понимаем, что это такое: проигрыш. Грета Тунберг не убивает нас и не делает нас сильнее – она всего лишь доброкачественная опухоль, особенность больше, чем болезнь.
Мы смотрим Дюрера в Вене и понимаем: полтысячи лет он с нами, значит, у нас есть еще лет пятьсот с лишним для общения с ним, а дальше? Будут примерно те же вызовы, что и сейчас, ответы на них мы знаем. Возникнут новые – ответы найдем.
Вера и разум. Иллюстрации Дюрера.
Вена–Москва
ПРИМЕЧАНИЯ. Текст, первоначально вышедший здесь, публикуется с исправлениями и дополнениями.