Николетта Мислер. Вначале было тело. Ритмопластические эксперименты начала ХХ века. – М.: ООО «Издательство «Искусство – XXI век», 2011. – 448 с.: ил. Тир. 1750 экз.
Изделие в полной комплектации
Роскошным изданием побаловали нас эстеты из компании «Искусство – XXI век»! Тяжёлый альбом в футляре, на футляре – кармашек с двумя открытками. На страницах книги – множество фотографий, большинству читателей неведомых. Плотная бумага… Это в метро не полистаешь. Это требует плоской поверхности обширного стола, рассеянного света матовой лампы, свободного времени и любви к обнажённому женскому телу.
Ясно, что именно ему посвящено большинство воспроизведённых фоторабот, однако не стоит думать, что мы имеем дело с подобием «пикантного» календаря Pirelli, выпускаемого в чисто коммерческих целях. Даже то, что обнажённых тел в «Ритмопластических экспериментах» не большинство, говорит о ню лишь как о частности гораздо более широких поисков новой сакральности, которой, казалось, была пропитана перинатальная эпоха Страны Советов. Именно чувством личной близости к этому вынашиваемому, рождающемуся, уже рождённому и выкармливаемому младенцу – истинно новому миру – пронизан труд итальянки Николетты Мислер.
Интерес к советскому искусству начала неслучаен для интеллектуалов Италии. Как и близость к нам немецкого духа того же времени. Достаточно упомянуть такие прочные эстетические и смысловые связки, как Томмазо Маринетти – Владимир Маяковский, Лени Рифеншталь – Александр Родченко. Да, война развела нас. Маринетти воевал на Восточном фронте (т.е. в СССР), Рифеншталь снимала гениальные агитполотна, опосредованно вдохновившие на бой против нас не одного немецкого солдата, но понятие о красоте в 20-е гг. ХХ века были общими у трёх стран «футуристических революций». Общим был и консервативный разворот Муссолини, Гитлера и Сталина. Такова логика истории. Такова структура священного пространства.
Но пока… Готфрид Бенн пишет стихи, Лени Рифеншталь занимается танцем, Филиппо Томмазо Маринетти конструирует манифесты!
Николетта Мислер берёт в качестве предмета исследования отношение к телу в едва рождённой Советской России. Материалом для неё служат довольно скудные фотоархивы тех лет. Довольно редко воспроизводимые снимки, рисунки, скульптуры. Конечно, в этом собрании нет, пожалуй, ничего нового для того, кто специально занимался историей существовавшей некогда Хореологической лаборатории и студий, по-разному связанных с нею. Однако читателю «дюжинному» почти всё, о чём рассказывает дама-профессор из Неаполя, будет в новинку. Даже имена (за исключением Голейзовского) не очень-то на слуху. Между тем, уверен, альбом очарует многих. Даже тех, кто к так называемому современному танцу относится равнодушно, если не сказать жёстче. Как я, например.
Спасает то, что передо мною – книга учёного.
За множеством обнажённых и не совсем женских тел, за некоторым количеством изображений тел с мужской анатомией, за диаграммами и схемами стоят идеи, их инициировавшие. Вот об этих идеях – слова (часто неоправданно скупые) Николетты Мислер. И их следует читать внимательно, ибо слов-то, я повторяю, до обидного мало.
Исследовательница русского танцевального авангарда начала ХХ века ненавязчиво даёт понять, что поиск новых форм движения был требованием времени. Нет, не повсеместным – он осуществлялся только там, где бурлил хаос, выделяя из себя новые формы космоса. В России, в Германии, в Италии.
Танец, являясь священнодействием по своей природе, был обязан отразить новую сакральность и честно пытался сделать это.
Какова же была «святость» переломного момента, кто был «культурным героем» футуриста? «Лаборж» Карела Чапека, переименованный им позднее в хорошо известного «робота», механизм в самом широком смысле. Господствующим мировоззрением был позитивизм, причудливо преломляющийся на декадентских гранях техно-мистицизма, поэтому-то в танцевальном эксперименте того периода можно найти огромное число математиков и физиков, экономистов и композиторов. То есть тех, кто имеет дело с формальными методами исследования. Кто «режет» (анализ) по заранее созданным лекалам, кто «шьёт» (синтез) по предписанным теорией моделям.
Новым богом стала машина. Механистические жесты осмыслялись и описывались. Трудовые движения оптимизировались. Наивно думать, что лишь для того, чтобы повысить производительность труда. Нет! Человек должен был соответствовать Машине, священной, разумной. Это была не просто эстетика, это была новая антропология. Но она осуществлялась в преобразованиях революции. Поэтому священные токи «безвременья», соответствующего хаосу, тоже нашли отражение в упражнениях «учителей ритмики».
Вакханкой пронеслась по Европе Изадора Дункан. Вслед за нею в исступлённом дионисическом танце ещё больше обнажились сонмы и сонмы менад. Тело стало инструментом преобразования обыденности, объектом трансформаций и трансмутаций деятельного духа, субъектом, утверждающим сей «дивный новый мир», фундирующим законы мироздания своими собственными законами изменения и развития. Воистину для деятелей ритмопластики «вначале было тело»!
Недостаток у исследования ровно один: противопоставление «пытливой» культуры начала «застойной» основательности времени Сталина. Промах для учёного вряд ли простительный: святыня не создаётся механистически, но без священного жизнь пуста. Поэтому и победил классический балет в Стране Советов – он стал объектом символического захвата, трофеем в войне священных смыслов и знаков. Поэтому и помним мы больше других ориентированного на Большой театр, на его оценку Касьяна Голейзовского.
Ω
ПРИМЕЧАНИЯ. К сожалению, кроме явных достоинств книга имеет ряд недостатков. О которых следует предупредить потенциального покупателя. Верстка «с причудами» удовлетворит не каждого любителя простых решений. Бумага хорошая, но бликует, читать нелегко. Корешок книги не проклеен, рассеянно ее не полистаешь. И не каждый день. Если эти мелочи для вас действительно мелочи, то покупайте изделие смело! Текст воспроизводится по публикации «ЛГ» («Танец и жажда мистерий») с единственной стилистической правкой.