Славянские сны о чем-то большем, чем миф: Ultima Thule русского воображения
На линии льда («Священное озеро Сиверских гор»)
Томск. По преданию, связанному с устными рассказами философа Дугина, в этом городе находится одна из семи башен Сатаны. По непроверенным данным, расположена она в районе Дома культуры железнодорожников (ДК ЖД). Проехав дважды по Стародеповской улице, я не обнаружил ДК. Это не значит, что его нет. Это значит: просто не обнаружил. Как и не значит, что нет Башни.
А вот что действительно есть.
Если встать на Юрточной горе и смотреть от Богородице-Алексиевского монастыря вниз, в сторону бывшей Почтамтской, а ныне проспекта Ленина, то по левой стороне некогда Ямского переулка, носящего сейчас имя неизвестного революционера Нахановича, в доме 15, мы можем найти Первый музей славянской мифологии.
Нужно преодолеть то ли семьсот, то ли семьдесят, а может, и всего семь ступеней вниз, и мы окажемся в мире глубокого сна, обнимающего наш стройный космос. В этой вселенной, сооруженной по чертежам Лавкрафта, нас встретят потрясающие картины, созданные во славу Иных Богов, чьи лики и деяния запечатлены художниками-сновидцами для пробуждения наших воспоминаний. И что из того, что пробудимся мы в сновидение?
Нам не дано знать, каковы были славянские боги. Родная мифология не оставила нам своих певцов. Нет у нас ни Гесиода, ни Гомера. Мы имеем лишь былинный эпос, сновидческую Велесову книгу, сказку о Курочке Рябе и Русский Полет Валькирии — пикирующую Бабу Ягу.
Полет русской валькирии
На этом утверждает себя русское язычество. Сказать по совести, материала для строительства достаточно. Не мешает ничто. Православный монастырь? Он — Небо. Прибежище царей и культурных героев. Старейшая иноческая обитель Томска хранит память не столько об Ибрагиме Ганнибале, сосланном когда-то сюда, сколько об Императоре Александре I, которого находят в старце Феодоре, чьим мощам поклоняются ежедневно сотни паломников.
Быть язычником, говорит мне Геннадий Павлов, директор музея, не значит объявлять себя антихристом. Вселенная мифа сложна, но структурирована четко. Миф, продолжает он, не обращается к абсолютным началам, он весь историчен. Мы можем отстаивать сотворение мира из ничего, а можем заняться приземленным. И тогда окажется, что в нашем доме насущных дел невпроворот.
Оставим Акт Творения ради скромности — разберемся с демонами.
Демон, вопреки устоявшемуся мнению, не есть нечто враждебное. Его природа нейтральна, имя указывает всего лишь на сущность. Демон — насельник «даймониона», связанного с местом. Мне не явили себя Башни Сатаны, но я нашел иной адрес сакральных мистерий — пер. Нахановича, 15.
Музей славянской мифологии.
Как утверждает Павлов, первый.
В этом музее ничто не рассказывается — миф творится и проживается «здесь и сейчас». Глядя на красавицу-амазонку Бабу Ягу художника Виктора Королькова, так и ждешь, что сейчас она выйдет из ступы, разожмет кулак, и череп, который она держала за волосы, упадет к ее ногам. Черты ее лица разгладятся, волос станет светлее и тоньше, она скинет с себя одежды, окажется лебедем и снова начнет превращение в женщину.
Но какую!
Славянская Пенелопа
Из-за образа хтонической матери, хранительницы рождений и смертей, вдруг выглянет иная ипостась — любовницы, верной жены, Пенелопы. Водоплавающей птицы, живущей на границе двух стихий, легко преодолевающей таможенный пост между умираниями и воскрешениями.
Эти работы рядом. Такое следует чувствовать!
Рассматривая акварели Королькова, вспоминаю Билибина, оккультный Серебряный век, его мистические искания. Его любовь и пристальное внимание к мифологии. Я нахожу в музее не только мучительно-радостные попытки выяснить русские имена наших общих арийских богов, я вижу небесплодность данных усилий.
Курочка Ряба снесла золотое яичко. Оно было неразделенным миром, хаосом. Видимый космос создала Мышка, смахнув хаос хвостиком. А Курочка принесла в новый мир пищу, «яичко простое» — так Деметра дала грекам пшеничный колос.
Но ни Мышка, ни Курочка Ряба не создали Мир — вот почему язычество не прекословит Христианству, ориентированному на Абсолют. Оно — язычество — всё в вечных исторических возвращениях, и сейчас, возможно, поворачивает нас к себе более чем когда-либо: кажется, Павлов уловил возможность пережить «кайрос», наивысшее состояние человека, уловившего волю богов и поступающего в полном с нею согласии.
Понимаю, говорит мне Геннадий Михайлович, зачем наши предки оплодотворяли жен на пашне. Не для любопытных соседей — для соучастия в игре животворящих сил природы. Для сотворчества.
Прошлое и настоящее, сон и явь, разрушение и плодородие — все переплелось в коллекции Павлова-Ведослава. Дополнительное славянское имя — тоже способ «прописаться в нумене», «оседлать тигра» нашего энергичного вечного — не только прошлого и не только будущего.
Я растворяюсь в полотнах Всеволода Иванова, совершаю великий исход вместе со своими воинственными предками из ослепительной Гипербореи. Энергия русского сна — в заснеженных полях севера, суровых и величественных городах, титанических храмах Иных Богов. Побывав в таком сне, мы возвращаемся в бодрствование посвежевшими. Спать иногда — почти помолиться. Только сон должен быть вещим.
Гиперборейский сон («Флот Гипербореи выполнит приказ!»)
Жить в нумене трудно — следуя воле богов, сам становишься богом, созидающим гармоничное настоящее. Да, кто-то должен служить Абсолютному Богу, но кому-то нужно пахать.
Павлов — такой пахарь. Строитель, он положил в основу музея свою личную коллекцию картин. Немудрено, что ему оказался близок миф — по работе он связан с разрушением и созиданием, которые всегда идут вместе, то вперемежку, а то и одновременно. Близки ему графические листы Александра Тимофеева, лейттемами которых выступает разрушение настоящего прошлым, трагическая встреча технократических будней с мифическим героем. И новое явление миру Роженицы — красавицы-амазонки, любовницы и матери.
Вознесенная солнцем («Языческое лето»)
Эротизм — не маргинальная тема коллекции Ведослава. Невольно останавливаешься подле «Лета языческого» Бориса Ольшанского. Древнейшая мифология — женская. Я вижу: пронизанная солнцем насквозь обнаженная — зрима, телесна, желанна, и нет в этом терпком зове ничего стыдного.
Соседка («Ежевика»)
Как ничего неприличного не найдешь в акварелях Николая Фомина. Девочки — почти соседки. В одежде и без. Вокруг — ягоды. Разные для каждой. Это — настоящее, удвоенное прошлым. Это — плодородие, удвоенное богом Паном. Это — вечная vagina dentata, пожирающая мужскую плоть. Это — обманчиво хрупкая женственность, подвигающая мужчин на свою защиту.
И мужчины становятся. Убивают и умирают — как на картинах Андрея Клименко.
И здесь я вспоминаю о монастыре, что вознесся над городом, ведь…
Искусство умирать — христианское и легкое.
Искусство жить — языческое, и оно потруднее.
Иконографический материал предоставлен Музеем славянской мифологии
© Автор оригинальных фотографий – Роман СУСЛЕНКО
卐
ПРИМЕЧАНИЕ. Статья написана по просьбе друзей из газеты «Завтра» и с некоторыми сокращениями вышла в № 19 за 2010 г. (№ 860 сквозной нумерации) под заголовком «Вознесенные солнцем!». Воспроизводится по авторскому черновику. Для более подробного вхождения в тему и лучшего знакомства с Музеем настоятельно рекомендую официальный сайт: http://slavput.ru/ — не только красиво и изобретательно, но также умно и эстетично!