В совместной работе Большого театра и Академии хореографии сошлось все: танец от Григоровича, музыка от Гертеля, оркестр от театра и исполнение от училища, чтобы «школьный» спектакль не потерялся в репертуаре главного театра страны
«Тщетная предосторожность». Аплодисменты!
© Алексей Бражников/МГАХ, фото
Под скальпелем природы и искусства
Больше всего в жизни я люблю три вещи: верность традициям и выстроенное к битве войско среди произведений искусства и танцующую женщину среди явлений природы.
Вот оно — тело балета
Поэтому и просмотр МГАХ’овской «Тщетной предосторожности» в Большом стал для меня событием выдающимся, ибо совместил наиболее ценное по моим представлениям в рамках заданного пространства и ограниченного времени.
«Тщетную» училище готовило вместе с театром. При этом спектакль, рассчитанный на воспитанников Академии, не только проходил в сопровождении оркестра ГАБТ — он был оформлен на средства Большого.
«Матчасть» не свидетельствовала о роскоши, но была исполнена в том стиле, который наиболее адекватно воплотил наше представление о Франции, складывающееся ныне отнюдь не под влиянием галантного века, а под воздействием художников-импрессионистов. Декорации и костюмы Жана-Пьера Кассиньоля поражали не только яркостью — они цитировали известнейшие картины, не превращаясь в ребус, не заставляли мучительно вспоминать авторов живописных полотен, оживляемых Григоровичем.
Который просто обязан разделить славу с фигурантами спектакля, четко исполнившими все указания хореографа и заставившими забыть об «интеллектуальной» составляющей зрелища — многочисленных оммажах декоратора со старыми мастерами — и с упоением следить за прекрасной кордебалетной работой танцовщиков.
Немного найдется сегодня балетмейстеров, способных придумать ансамбль, еще меньше — театральных трупп, пригодных для безукоризненного исполнения массовых танцев. Счастье, что учащиеся Академии оказались достойным материалом для создания хотя юного, но уже имеющего все признаки будущего зрелого совершенства, тела балета. Рекруты Терпсихоры вполне могут заслужить звание «отличников боевой и политической подготовки» на данном театре военных действий.
Что вовсе не выглядит иронией: генеральным спонсором МГАХ по высшей справедливости является Национальная ассоциация объединений офицеров запаса вооруженных сил «МЕГАПИР».
Дружба воина с балетом — традиция, рожденная духом аристократизма как армии, так и танцевальных подмостков.
Еще одна традиция — включение «школьных» спектаклей в репертуар Большого театра.
Следование традициям — великое искусство.
Пребывание в первой — оформляет весь традиционный русский космос.
Возрождение последней не только приятно в силу возможности многократного просмотра балета, но и полезно для восстановления «связи времен» еще в одной важной частности нашей общей повседневности.
От искусства обратимся к природе, ибо пришла пора поговорить о солистках, тех будущих балеринах, которые готовятся к своему звездному статусу, примеряя пока еще «школьный» костюм героини балета — Лизы.
Дарья
Мне нет нужды прислушиваться к чьим-то словам о Дарье Бочковой: девочку я люблю, но эта любовь меня совсем не ослепляет. Я без бинокля вижу ее танец и без микроскопа могу оценить ее характер.
У меня о Даше собственное мнение. Сложившееся из наблюдений за ней на сцене и в классе, а также из небогатого опыта личного общения.
Это Даша Бочкова,
Лиза первого состава
Так вот: Даша — звезда. Именно это подразумевает ее воля. Сильная, спокойная, уверенная в себе девушка чувствует себя хозяйкой положения даже тогда, когда у нее не все ладится. И я очень удивлюсь, если найдутся силы, способные помешать ей достичь желаемое.
Ее движения упруги, но лишены резкости. Она не делает ставку на женскую томность, но у нее напрочь отсутствует юношеская угловатость. Она предельно холодна и безупречно тектонична. Ей совершенно чужда плебейская сентиментальность. У нее аристократические щиколотки красивых ног и классический профиль. Она — красавица, и я вызову на дуэль любого, кто поставит это под сомнение.
Танцевальность — ее атрибут, поэтому ей нет нужды в украшательстве своих движений. К «краскам» Даша прибегает, лишь работая над ролью. Но и здесь она использует акварель – краситель прозрачный, не столько скрывающий, сколько подчеркивающий фактуру окрашиваемой поверхности.
В роли Лизы Дарья необычайно хороша. Она — уже сейчас зрелая актриса. Главная ее особенность — умение дистанцироваться от образа, который она создает. В «Тщетной» она сосуществует с Лизой хотя и нераздельно, но и неслиянно. Между исполнительницей и ролью остается зазор, в котором и осуществляется эффект смешного, необходимый комическому балету.
Уверен, данный подход позволит реализовать актрисе любую роль. Дарья универсальна в своем лицедействе именно потому, что «делая лицо» не путает его со своей личностью, не позволяет маске подменить индивидуальность. Относительно масштабов которой Дарья ничуть не заблуждается.
Она богоравна и участвует в танцевальных мистериях вместе с олимпийцами. Поэтому ей не пристало ничто из того, что Ницше определил как «человеческое, слишком человеческое». Ледяное стремление к совершенству во всем — это Бочкова!
Ее направление — полюс, вечная мерзлота прекраснейшей Гипербореи.
Даша — это перемещающийся праздник. Который всегда приходится на разное время, но всегда дарит участнику-зрителю священный восторг.
Анастасия
Настя… Кажется, еще недавно я заметил ее в классе Ирины Юрьевны Сыровой, где она учится вместе с Дарьей Бочковой. Высокая, тоненькая, она сразу приковала к себе взгляд. Удивила погруженностью в стихию движения, чтобы с тех пор удивлять вообще во всем.
А это Настя Соболева.
Ее Лиза вышла на сцену во второй вечер
От встречи к встрече Настя не перестает поражать. Раз за разом она становится лучше, вызывает все больше эмоций. Ее органичность на сцене восхищает, а степень взаимного проникновения Анастасии и танца такова, что позволяет говорить именно о девушке, а не о ее движениях.
Лиза в исполнении Насти сильно отличается от Лизы, созданной Дашей Бочковой.
Настя полностью отдалась воле персонажа. Эта пассивность всепоглощающего хаоса, приоткрытого нам актрисой, привела к тому, что Лиза Соболевой — простодушная, капризная и в этих капризах по-детски жестокая — получилась очень убедительной. Этот тип женщин мы знаем. Они природны и вечно-первобытны, они лишены рефлексивности, они пожирают мужчин лишь по свойствам натуры. Они аморальны в своей естественности, а их желания ничем не ограничены, кроме воли пославших их богов. Как это отличается от расчетливой аморальности Лизы Дарьи Бочковой, точно так же пожирающей мужские сердца, но не мимоходом, а с аппетитом не голодающего, но гурмана!
Комический эффект в случае Соболевой лежит, однако, более глубоко, чем в случае Бочковой. Если Даша иронизирует над ситуацией и управляет ею, то при Настином участии над персонажами глумится сама ситуация, которую ведут высшие силы. И предосторожности в реализации которой тщетны.
Получается серьезнейший балет о «смехе богов». И кто его сделал таким?
Настя… Это трогательное, эфирное существо, это полуявь-полусон отдыхающего зрителя-фавна. Это нимфа, которая ускользнет от любого грубого взгляда. Это сотканная из лучей и туманов игрушка Аполлона.
Она, как и Даша Бочкова, будет хороша в любой роли, но по иной причине, чем Дарья: Настя не работает над своими манифестациями — она следует жесту играющих ею богов. Она сверхчеловечески прекрасна в танце именно потому, что «влюблена в судьбу». Из ее движений рождается дух мистерии!
Кто-то танцует.
Настя — сам танец. Безотчетный даже перед собой; беспощадный ко всем, в него вовлеченным: к исполнительнице, к смотрящим на нее; непостижимый в своей трансцендентности.
Понять это чудо, Соболеву Настю, невозможно. Его можно только почувствовать. Если для этого имеется специальный орган.
Настя — нож в руках Верховного Хирурга.
Мы смотрим. Она танцует… и — совсем по Гумилеву: «кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства»!
Настя взлетает к обители звезд почти вертикально, и мы, глядя на этот полет, становимся совершеннее.
☼♫
Фотографии предоставлены героинями спектакля: Дашей и Настей
Статья написана по заказу журнала «Балет», однако была отклонена редакцией ввиду очевидной имморальности текста